Подумать только – сегодня, 3 января, исполнилось бы 85 лет со дня
рождения великого русского лирика ХХ века Николая Рубцова и 50 лет с
ночи его преждевременного ухода.
Рубцов, никогда не покидавший родных пределов, издавший при жизни всего
три тонких книжки, стал подлинно народным поэтом. И по сути, и по
тиражам.
Общий тираж книг Рубцова за последние – не книжные, не поэтические годы –
составил 1 миллион 300 тысяч экземпляров.
Никому не известный молодой Рубцов искал и нашёл свою исповедальную
интонацию. Писатель Вячеслав Белков, занимавшийся подробным
исследованием творчества Николая Рубцова, так писал, в частности, о 1962
годе в жизни поэта: «… Год был для Рубцова непростым, печальным и очень
насыщенным, и во многом удачным. В течение года он написал стихи:
«Поэт», «Фиалки», «Сергей Есенин», «Я весь в мазуте…», «Соловьи»,
«Репортаж» и др. Стоит привести здесь хотя бы начало стихотворения
«Расплата», которое в усечённом виде стало песней почти сразу.
Это одна из загадок русской поэзии: что выбирает народ, то становится
песней. Например, есть певчая загадка русской поэзии: перевод (!)
Лермонтова из Гейне “На севере диком стоит одиноко” вдохновил сто
композиторов, написавших музыку на эти не самые песенные вроде бы стихи.
Позже вернулась в народ песнями запрещённая поэзия Есенина, ведь он
весь поётся! В дневнике гениального композитора Свиридова есть такая
запись:
«Рубцов – памятник эпохи. Это настоящий народный поэт, русский по по
сути самой поэзии. Какие-то живые куски, оторванные от сердца. Есть
слова, которые только ему было дано сказать. Например, «Поверьте мне, я
чист душою» – и ему веришь».
Николай Рубцов пел свои стихи. Те, кто учился в Литинституте в 1963 – 65
годах, слышали это пение в общежитии на улице Добролюбова. А
ленинградский поэт Глеб Горбовский сделал первую запись на допотопном
магнитофоне, которая иногда звучала в эфире. Даже сквозь низкое качество
пробивается выразительный голос поэта, его мучительная, самозабвенная
мелодекламация.
Да, вечное некрасовское: “Этот стон у нас песней зовется…»
Вот эта чистота, готовность нести свой крест русского поэта и человека
(“Я по-прежнему добрый, неплохой человек”) сделала поэзию Рубцова
духовным откровением конца ХХ века. Правильно написал Глеб Горбовский,
одним из первых оценивший молодого, еще внутренне не определившегося
стихотворца:
«Николай Рубцов – поэт долгожданный. Блок и Есенин были последними, кто
очаровывал читающий мир поэзией – непридуманной, органической... Время
от времени в огромном хоре советской поэзии звучали голоса яркие,
неповторимые. И все же – хотелось Рубцова. Требовалось…».