Подумать только – сегодня, 3 января, исполнилось бы 85 лет со дня рождения великого русского лирика ХХ века Николая Рубцова и 50 лет с ночи его преждевременного ухода. Рубцов, никогда не покидавший родных пределов, издавший при жизни всего три тонких книжки, стал подлинно народным поэтом. И по сути, и по тиражам. Общий тираж книг Рубцова за последние – не книжные, не поэтические годы – составил 1 миллион 300 тысяч экземпляров. Никому не известный молодой Рубцов искал и нашёл свою исповедальную интонацию. Писатель Вячеслав Белков, занимавшийся подробным исследованием творчества Николая Рубцова, так писал, в частности, о 1962 годе в жизни поэта: «… Год был для Рубцова непростым, печальным и очень насыщенным, и во многом удачным. В течение года он написал стихи: «Поэт», «Фиалки», «Сергей Есенин», «Я весь в мазуте…», «Соловьи», «Репортаж» и др. Стоит привести здесь хотя бы начало стихотворения «Расплата», которое в усечённом виде стало песней почти сразу. Это одна из загадок русской поэзии: что выбирает народ, то становится песней. Например, есть певчая загадка русской поэзии: перевод (!) Лермонтова из Гейне “На севере диком стоит одиноко” вдохновил сто композиторов, написавших музыку на эти не самые песенные вроде бы стихи. Позже вернулась в народ песнями запрещённая поэзия Есенина, ведь он весь поётся! В дневнике гениального композитора Свиридова есть такая запись: «Рубцов – памятник эпохи. Это настоящий народный поэт, русский по по сути самой поэзии. Какие-то живые куски, оторванные от сердца. Есть слова, которые только ему было дано сказать. Например, «Поверьте мне, я чист душою» – и ему веришь». Николай Рубцов пел свои стихи. Те, кто учился в Литинституте в 1963 – 65 годах, слышали это пение в общежитии на улице Добролюбова. А ленинградский поэт Глеб Горбовский сделал первую запись на допотопном магнитофоне, которая иногда звучала в эфире. Даже сквозь низкое качество пробивается выразительный голос поэта, его мучительная, самозабвенная мелодекламация. Да, вечное некрасовское: “Этот стон у нас песней зовется…» Вот эта чистота, готовность нести свой крест русского поэта и человека (“Я по-прежнему добрый, неплохой человек”) сделала поэзию Рубцова духовным откровением конца ХХ века. Правильно написал Глеб Горбовский, одним из первых оценивший молодого, еще внутренне не определившегося стихотворца: «Николай Рубцов – поэт долгожданный. Блок и Есенин были последними, кто очаровывал читающий мир поэзией – непридуманной, органической... Время от времени в огромном хоре советской поэзии звучали голоса яркие, неповторимые. И все же – хотелось Рубцова. Требовалось…».
